Глава 27 «Воспитание чувств»

С.Александрова Линс  «Сыр в шоколаде: моя жизнь в Швейцарии»

Часть II

Глава 27 «Воспитание чувств»

За неделю  работы в «военных условиях» на фабрике Бергера в моей душе окончательно прорисовался профиль неприятия не только самого процесса рассыпания приправ, но и всего того, что было с ним связано напрямую и в серьезном от него отдалении. Я перестала любить ранее для меня уютный и доброжелательный поезд, на котором  мне приходилось ездить на работу.

Улица, которую я  ежедневно пересекала, чтобы добраться до фабрики, перестала быть для меня праздником. А ведь она являлась таковой всего несколько дней назад: пешеходная зона с зазывными витринами магазинов по обе стороны, лотками с жареными каштанами, воздушными шарами, сувенирами и  «живыми» скульптурами.  Да, как тут не вспомнить ностальгическое «Куда уехал цирк? Он был еще вчера…»

На выставленных на улицу стеллажах обувных магазинов я видела только теплые ботинки и сапоги. Из одежды  — стеганные «ватники», шарфы и шапки. А вся блестящая феерия вечерних нарядов, если они все же попадались мне на глаза, вызывала раздражение, по силе и  своему содержанию схожее с классовой ненавистью. Вот так начинаешь понимать рабочий класс…

На фабрике было и того хуже. Там меня все постоянно спрашивали: «Ну что, трудно работать?»- и не дожидаясь моего ответа с победным чувством прибавляли, — «Вот так мы тут в Швейцарии работаем. Поэтому и живем лучше всех». И весь остальной мир на фоне этих вроде бы безобидных разлагольствований видится как скопище лентяев и тунеядцев. И мне как философу и психологу  в одном лице в таких случаях хочется влезть в дискуссию уже на уровне условного рефлекса. Тема-то – моя!

Но спасает  и меня, и ситуацию в целом лишь то, что на немецком я – не «боевой говорун». Поэтому успеваю не выдать себя до того момента, когда жажда справедливости отступает и включаются мозги. И я себе говорю: «Сейчас, дорогая, ты не на трибуне научной конференции, а у машины-дозатора сыпучих продуктов. Так вот и соответствуй этой роли и не высовывайся. А то если кто-нибудь прознает про твои образования, это тебе будет стоить работы». В Швейцарии, к слову сказать, неохотно принимают на работу людей, чье образование выше того, которое необходимо для предлагаемой вакансии.

Это стоит учитывать при составлении резюме и объявлений по поиску работы: никому не нужен профессор философии с метлой или рубанком в руках. И это не только в связи с тем, что здесь уважают образование как таковое. Жизненное правило, соответствующее поговорке «каждый сверчок знай свой шесток» в глазах местного населения было подтверждено и судьбами чешских беженцев, оказавшихся  в Швейцарии после трагедии 1968 года.

Уже прошло почти полвека, а здесь все  еще помнят этих интеллектуалов-борцов за свободу своей страны, у которых руки «непонятно» откуда растут. А ведь тогда наивные швейцарцы очень хотели помочь интегрироваться этим людям в новой стране. Наверное поэтому и память все это хранит так крепко. В нашем доме, например, встроенную мебель делал такой  вот чешский беженец. И этот его рукотворный памятник не дает забыть о событиях «давно минувших дней». Самого «горе-столяра» понять по-человечески можно, но результаты его работы ежедневно отравляют нам жизнь. И эмоции берут верх над здравым смыслом и пониманием исторического момента. Так  уж мы устроены…

С Линсом всеми своими страданиями я не делилась. Наоборот, мое поведение перед ним было деланно бодряческим и мазохистски-радостным, чем походило на сводки с полей времен советского агитпропа. Давалось мне это нелегко, особенно под конец рабочего для, когда все тело болит, ноги гудят и во рту присутствует легкая тошнота от запаха приправ. А Линс меня с работы забирал.  Так приходилось загодя настраиваться на счастливую и вседовольную волну. И бросала я на это все свои последние силы, держа в голове слова мужа: «Если тебе будет трудно, ты должна мне об этом сказать». Да, конечно, разбежалась…

Затравленная со всех сторон душой и телом, и при этом задавленная «бетонной плитой» собственной гордыни: «Всем вам докажу, что не являюсь вешалкой для ваших стереотипов о советских, русских и в целом Ost-блоковских*/ людях», я в конце-концов слегла. И два дня просто не могла подняться с постели. Мое состояние было похоже на грипп. И в то же время, на затянувшийся приступ гипоксии, по-простому, нехватки воздуха: меня било в ознобе под двумя одеялами и Гейшей.

Линс не на шутку за меня испугался. И сказал, что больше на  работу я не пойду, собираясь звонить на фабрику. Но я его остановила: «Подожди, ничего не говори Бергеру, я справлюсь». Муж в это не верил. И был в этом неверии не одинок. Бергер тоже не сомневался, что я больше не вернусь на развес приправ, и сидел в своем кабинете, схватившись за голову и проклиная себя за то, что согласился нам помочь. «Ведь все они, эти Ost-блоковцы, одинаковы, — сокрушаясь думал Бергер,- И что теперь будет с военным заказом?»

Двух дней «борьбы менталитетов» оказалось  достаточно, чтобы моя гордыня одержала верх над болезнью. Она тогда мне очень помогла вернуться в ряды швейцарских «пескоструйщиков». Но гордыня не смогла помочь мне полюбить эту работу. И я подсознательно стала искать пути, как поскорее от нее избавиться. Самым простым способом оказалось увеличить свою собственную скорость работы. Я стала продумывать, как рационализировать свои движения и свести к минимуму  ненужные из них. Тут мне помогли мои институтские знания по научной организации труда. Они вдруг сами собой всплыли из темного ниоткуда, как поплавки из омута. И я даже на время забылась и отключилась от своих страданий. Эмоции интереса одержали верх: процессом  организации своего муторного труда меня увлек.

Через полдня работы  мне стало заметно, что успеваю сделать гораздо больше, чем прежде. А через два дня это заметила не только я. Бергер пришел и в своем обычном режиме стал проверять вес  уже заполненных пластиковых банок на контрольных весах.  Я спокойно продолжала свою работу, стоя к шефу спиной: его появление меня нисколько не смутило. И тут я слышу: «Фрау Линс,  в этой банке не хватает 110 грамм». Я обернулась, когда Бергер уже взвешивал   вторую банку, и уже сама увидела, что и в этой банке  недостает этих  же злополучных 110 грамм. И с третьей банкой – то же самое. И так далее, и тому подобное.

Бергер пребывал в  полном шоке. Я же ничего не понимала: все вроде бы делаю, как обычно, только быстрее. В чем же проблема? Возможно машина неисправна. Она же – не человек, не всякую нагрузку выдерживает. И я высказала шефу версию о возможной неисправности дозатора. Это его слегка отрезвило. «Да, возможно,- согласился Бергер, приходя  в себя,- сейчас позвоню Регуле, она разберется с машиной».

«Да, — подумала я, — слава Богу,  у  тебя есть Регула, которая  умеет тут все регулировать. А сам-то за  двадцать лет так и не разобрался с устройством оборудования. Вот уж повезло мужику с женой. Если бы я тебе попалась  в жены с моими гуманитарными мозгами, тебе бы по-любому пришлось бы  самому стать регулировщиком». Я так развеселилась, наблюдая за этим беспомощно-истеричным предпринимателем, ищущим жену как маленький ребенок ищет мать. И мне пришлось прилагать недюжинные усилия, чтобы сохранить скорбно-озабоченный вид.

Через полчаса в окне мы увидели подъезжающую машину жены босса. И уже через 15 минут, осмотрев машину и выслушав мой рассказ, Регула заключила: «Недовес происходит из-за того, что Вы, фрау Линс, работаете слишком быстро. И машина не успевает отреагировать на вес самой пластиковой банки. Он как раз и составляет эти 110 грамм. А машина исправна».

Это заключение оказаалось для всего производственного коллектива фабрики настоящим культурным шоком. Ведь у голове каждого из присутствующих давно и прочно угнездилось убеждение, что все Ost-блоковцы работают медленно и с прохладцей. А здесь все наоборот – машина не поспевает за скоростью работника.

Наполненные за последние 2 дня банки мне пришлось перевешивать вручную. В этом мне помогали Бергер и Курт, перевозя палетты с банками назад из склада в упаковочкую. И несмотря на то, что мне пришлось проделывать эту тупую работу вторично, в душе я радовалась тому, что представился случай своим личным примером доказать: далеко не каждого можно так запросто «штабелировать» в шаблон, сидящий в голове у другого человека.

«Обороты»  своей кипучей деятельности мне пришлось сбавить. Но, зная теперь «скорость» работы самого дозатора, я все равно рассыпала весь военный заказ на 2 недели раньше запланированного срока. И была несказанно счастлива этому, несмотря на то, что получила зарплату за 3 недели работы, а не за 5, как это предполагалось изначально. Но важны для меня тогда были не деньги, а то, что я смогла оценить свою жизнь, измерив силу своих страданий, физических и душевных. Жизнь – дороже денег. Это знает каждый, но не каждому доводится это знание прочувствовать на  самом себе.

Бергер после этого меня очень зауважал, несмотря на инцидент с «недовесом». А о том, что «военные» приправы  на его фабрике развешивал профессор философии он лишь 5 лет спустя. Но это уже другая история…

________________________________________

*/ так здесь называют выходцев из стран бывшего блока Варшавского договора

______________________________

Перепечатка глав книги по договоренности с автором с указанием активной ссылки на журнал «В загранке».

Адрес статьи: http://vzagranke.ru/zhizn/syr-v-shokolade/vospitanie-chuvstv.html

Понравилось? Подписывайтесь на журнал прямо сейчас:

назад к выпуску >>

к рубрике  >>