(Беседы с Борисом Волоком о душе и эмиграции)
Светлана Александрова Линс: Ваш печальный опыт «групповой терапии» подтверждает то, что любая вещь или явление, в том числе и психология, может быть использована как во благо, как и на зло. Все зависит в чьих руках она оказывается и во имя чего используется.
Но у Вас был и положительный опыт общения с психологами в эмиграции. Интересна Ваша встреча с Леной Левенталь. Вы упоминаете в своей книге о посещении ее «Группы психологической поддержки», которую она на бесплатной основе организовала для облегчения процесса вживания наших эмигрантов в Америку.
И по приведенной ей фразе: «Это совсем другая страна — здесь в школах на переменках деткам раздают презервативы» можно понять, какое неоценимо важное значение Лена Левенталь придавала освоению культурных кодов и менталитета Америки в процессе психологической адаптации эмигрантов. Пожалуйста, расскажите хотя бы вкратце о том, как проходили занятия в «Группе психологической поддержки»?
Борис Волок: Это были и массовые сеансы гипноза:
— Я чайка! Я лечу над синим-синим морем под синим-синим небом! Меня согревает теплое, ласковое Солнце!
Это были и тематические лекции, и чаепития у одного из членов группы.
Посещая «Группу психологической поддержки», я стал спокойнее, терпимее и более уверенным в себе.
Но вскоре я получил работу в другом городе, и на этом мои посещения этой группы закончились.
Светлана Александрова Линс: То есть, психология как в форме терапии, так и просвещения сыграла свою позитивную роль в Вашей адаптации к жизни в Штатах, помогла Вам, если не измениться, то хотя бы приспособиться.
Описывая голодовку у Американского посольства в Риме, Вы говорите о том, как обстоятельства разительно меняют людей буквально в одночасье: «единство, то чувство одной семьи, то чувство одной нации, которое так естественно существовало в их душах до эмиграции, отныне было утеряно навсегда». И в то же время, своей главной проблемой в эмиграции Вы обозначаете «инородность». Насколько Вам самому удалось «преплавиться», «поступиться принципами» за годы эмиграции, и как изменилось Ваше мировоззрение, общие взгляды на жизнь?
Борис Волок: Почти никак! Слово «изменилось» — звучит очень мягко. Чтобы принять некоторые ценности американского образа жизни, я понимал, что должен сломать в себе что-то очень важное, может быть, самое главное.
А на это я бы никогда не пошел!
Например, как можно стать толерантным ко «Всеамериканскому стуку»?
Светлана Александрова Линс: Хороший вопрос… Если учесть, что «стучат» не из-за тотального страха или из идеологических и, соответственно, материальных соображений (как это было в СССР, где стукачи получали подарки и зарплату в ГБ и всякие «кормушеские» блага от властей), то это можно расценить как уважение буквы закона, добровольное поддержание общественного порядка:«Платон мне друг, но истина дороже».
Хотя, конечно, каждый конкретный случай следует рассмативать в контексте сопровождающих его обстоятельств. И излишняя толерантность, как и нетерпимость есть крайности, прежде всего, отравляющие жизнь самому их носителю.
Ну, если уж мы заговорили о характере и чертах личности, то трудно обойти вниманием такой раскрученный бренд, как «загадочная русская душа». То, что Вы в своей книге называете «Эффект Москва-Бердичев», а газета «New York Times» — «неразгаданными таинствами русской души…» есть, по сути, статусность во всех ее проявлениях, атрибут тоталитарного иерархического типа общества. Как говорится, «это наше все» — каждый сверчок знай свой шесток. И именно статусность оказывается самой главной, «корневой проблемой» эмигрантов с пост-советского пространства. В связи с этим у меня вопрос к Вам: является ли для Вас капиталистическая «необходимость продавать себя», которая Вас так шокировала в Америке, неким антиподом этой самой статусности?
Борис Волок: Да, Вы правы, в совке, человек имевший московскую прописку, чувствовал себя чуть ли не дворянином. В Америке и москвич и бердичевлянин были поставлены перед «необходимостью продавать себя» в равной степени. Другое дело, что «дворянство» москвича здесь уже никого не интересовало.
Светлана Александрова Линс: То есть, в эмиграции, человек сталкивается с необходимостью выстраивания новой матрицы самоидентификации, проще говоря, своего я-понимания. То, что было важно в культурном контексте на родине, может оказаться ненужным, а, зачастую, и обременяющим или даже мешающим «фактором» для обустройства эмигранта на новом месте проживания.
Ваш курсив в рассказе об эмиграции, причем, не только о своей: «Душе — душно!»: отсутствие жизненной гармонии («крысиная гонка», чтобы остаться на плаву), радостных моментов бытия, того формата общения, которое было «естественным, как воздух!» на родине. Это и поставленный самому себе диагноз в госпитале, и оценка Вашей знакомой Сони своих 20-ти лет эмиграции, и образ руководителя группы, превратившегося в Канаде в простого работягу и почувствовашего себя «не в своей тарелке». Что, на Ваш взгляд, оказалось причиной такой болезненной ситуации, которая для многих эмигрантов стала образом жизни?
Борис Волок: Однажды вечером я гулял собаку в парке. Вдруг она вырвалась. «Стой!», — закричал я, и тут из-за поворота вышел пожилой мужчина и спросил: «Вы русский?»
Познакомились. Оказалось, его дочь вышла замуж за американца. Отец приехал из российской глубинки посмотреть на внука.
— Так Вы теперь останетесь в Америке? — спросил я.
— Нет, что Вы, — резко парировал он. — Старое дерево — не пересаживают!
Невозможность «пересадки» — главное противопоказание к процессу эмиграции!
Светлана Александрова Линс: То есть, если человек воспринимает себя как «старое дерево», то ему лучше оставаться на родине, а не пускаться на поиски лучшей жизни за ее рубежами. Прижиться на новом месте мало шансов.
И напоследок, такой вопрос к Вам, Борис. В Вашей повести Вы цитируете Шекспира: «Весь мир – театр, и люди в нем актеры». Как, по прошествии 22-х лет жизни в Америке, Вы можете проинтерпретировать разницу понимания этого высказывания «нашим» человеком и американцем?
Борис Волок: «Я вам не скажу за всю Одессу!» Трудно говорить от имени всех «наших» и не «наших». Но, по моим наблюдениям, не задумываясь ни о каком Шекспире, американцы уверенно ведут роль делового и успешного человека.
Всегда — улыбка до ушей.
А на расспросы — все ОК!
Но это часто заводит их в тупик. Если жизнь разворачивается к американцу не лучшей своей стороной, он, не в силах справиться с проблемой, в растерянности бежит к психиатру. Поэтому приемные этих врачей всегда переполнены.
Нашим людям поначалу намного труднее, чем аборигенам. Играют они в пьесе под названием «Мы прорвемся!» Играют сами — без всяких услуг психиатров.
Правда, все это касается только сферы решения материальных вопросов.
А чтобы описать ту маету, которая творится в их душах, — для этого, я думаю, нужен второй Шекспир.
Светлана Александрова Линс: …или Борис Волок. Ответственно заявляю.
Да, интересные обобщения. Действительно, американцы, как типичные представители западной культуры, базирующейся на индивидуализме, заботятся о своем душевном спокойствии. Это — важная составляющая западного образа жизни.
«Наши» же люди воспитаны на принципе: «Если душа болит, значит она есть», то есть душевные муки – это норма человеческой жизни. Так и живем…
В завершении хочу поблагодарить Бориса Волока за интересный разговор и пожелать ему дальнейших творческих успехов на литературном поприще. Уверена, что тема эмиграции во многих своих аспектах, особенно социо-культурных, ценностных и психологических, еще ждет своего изучения и осмысления. И такие произведения, как повесть «Прочество Блока» — есть реальный вклад в это благородное дело.
____________________
При перепечатке и копировании статей активная ссылка на журнал «В загранке» обязательна.
Адрес статьи: https://vzagranke.ru/zhizn/enciklopediya/eto-sovsem-drugaya-strana.html
Понравилось? Подписывайтесь на журнал прямо сейчас:
назад к выпуску >>
к рубрике >>
