На все времена
Прощание с иллюзией
Ранее
1968 год был мечтой о другом мире. Однако протесты к осени утратили свою массовость. Молодежное движение оказалось крайне неоднородным. Конечно, молодые люди продолжают бороться против заскорузлости университетских порядков и войны во Вьетнаме. Но не все вместе. Часть из них склоняется к насилию, некоторые - даже к террору.
«Достигнут новый уровень воинственности»
Осенью 1968 года резко обострились столкновения между полицией и демонстрантами – как, например, это было во время Франкфуртской книжной ярмарки. Протестующие выступили против награждения Премией мира лидера Сенегала Леопольда Седара Сенгора. (Премия Мира немецких книготорговцев - Der Friedenspreis des Deutschen Buchhandels — международная награда деятелям литературы, науки и искусства за вклад в развитие мира и взаимопонимания между народами). Однако уже тогда студенты не были едины в том, как продолжать борьбу. Теперь становится ясно, что отдельные группы мятежников преследуют совершенно разные интересы. И внепарламентская оппозиция не может мобилизовать столько людей, как раньше, во время весеннего пика движения
Позади здания земельного суда на Тегелер Вег варят гуляш, жарят сосиски и и сеют страх по всей округе. Сотни берлинских полицейских приведены в состояние боевой готовности. На утро 8.50 назначена битва. «Долой классовое правосудие», - ревут нападающие, штурмуя заградительные барьеры, установленные вдоль Шпреи. Среди демонстрантов - студенты, а также рабочие и байкеры. Большинство - в шлемах. Они не согласны с тем, что у их адвоката и соратника по борьбе Хорста Малера (Horst Mahler) отзывают лицензию.
Мятежники швыряют камни, тысячи камней. В чиновников, 130 из которых ранены. Группа борцов-революционеров захватила полицейскую машину и водрузила на нее красные флаги. Несколько боевиков начинают строить баррикады. Ура, да здравствует революция! Кристиан Семлер (Christian Semler), пресс-секретарь Социалистического союза немецких студентов с бородой Че Гевары, в полдень 4 ноября 1968 года воодушевлен: «Достигнут новый уровень воинственности».
Праздник закончился
Именно после этой катастрофы, берлинская полиция сменила старомодные котелки на новую боевую амуницию. Студенты, опьяненные успехом и своей силой, затем изводят себя в бесконечных дискуссиях об отношении к насилию. Более менее благоразумные из них, как Нильс Кадрицке (Niels Kadritzke) и Кнут Неверман (Knut Nevermann) говорят, что «бессмысленно» рассматривать уличные битвы как часть классовой борьбы. Их товарищ Йорг Хаффшмид (J?rg Huffschmid), наоборот – считает: «Это возможно, как мы видели несколько месяцев назад, но теперь произошли «структурные изменения».
Протестное движение утратило массовость, да и внепарламентская оппозиция теперь другая. Праздник закончился, даже если это не нравится последним гостям. И моментом, на котором заканчивается тот период студенческого движения, который любят вспоминать ветераны внепарламетской оппозиции , является «битва у Тегелер Вег». «Только тогда могла разразиться гражданская война», - анализирует летописец Социалистического немецкого студенческого союза (SDS) Зигвард Леннендонкер (Siegward Loennendonker). Это был поворотный момент.
И прощание. Прощание с иллюзией, что все борцы сплочены одной целью, - настолько неоднародным оказалось протестное движение. Конечно, молодые люди продолжают бороться против заскорузлости университетских порядков и войны во Вьетнаме, против засилья во власти бюргеров с коричневым прошлым и во благо мира. Но не все вместе. Часть из них склоняется к насилию, некоторые - даже к террору. Тысячи бывших бунтарей подались в коммунистические секты, сформировавшиеся в последующие годы. Большинство же просто сдают экзамены, устраиваются на работу и стараются жить несколько иначе, чем их родители. Почти сорок лет спустя Урсула Сеппель (Ursula Seppel), сидя в гамбургском кафе, рассказывает о 1968-м как о «времени экстаза» и о том, как оно быстро сошло на нет. «Das ging ruck, zuck».
И прощание. Прощание с иллюзией, что все борцы сплочены одной целью, - настолько неоднародным оказалось протестное движение. Конечно, молодые люди продолжают бороться против заскорузлости университетских порядков и войны во Вьетнаме, против засилья во власти бюргеров с коричневым прошлым и во благо мира. Но не все вместе. Часть из них склоняется к насилию, некоторые - даже к террору. Тысячи бывших бунтарей подались в коммунистические секты, сформировавшиеся в последующие годы. Большинство же просто сдают экзамены, устраиваются на работу и стараются жить несколько иначе, чем их родители. Почти сорок лет спустя Урсула Сеппель (Ursula Seppel), сидя в гамбургском кафе, рассказывает о 1968-м как о «времени экстаза» и о том, как оно быстро сошло на нет. «Das ging ruck, zuck».
«Вы можете себе это представить?»
Подвал в районе Гриндель, где размещался штаб Союза социалистических немецких студентов, потерял свою привлекательность. Лишь иногда сюда приходят девушки из «Arbeitskreis Emanzipation», чтобы провести свои семинары. Сестры по борьбе стали чужими. «Невозможно десятилетиями жить этими «Happening Stories, - говорит Сеппель. - Это уже мертво».
Под «Happening Stories» она подразумевает такие акции, как в Гамбургском окружном суде, когда она и восемь студенток сняли свои блузки и, обнажив грудь, запели «Балладу об асексуальных судьях». Фотографии с зала суда облетели тогда весь мир.
«Это был протест, бунт, это было хорошо», - говорит она. У нее, тогда 23-летней студентки, было ощущение, что движение может поднять весь мир. «Советская республика» (Raeterepublik), которую она рисовала в своем воображении, была расплывчатой мечтой о мирном и человечном мире без войны и эксплуатации. Только это недостижимо. Возможно, еще не созданы условия для того, чтобы эта мечта реализовалась. Чуть позже Сеппель попытается жить в коммуне так же, как приходилось жить пролетариату.
В пять утра звонит будильник, подъем, утренняя гимнастика, далее теоретическая подготовка. Мао Цзэ-дун, лидер Китайской культурной революции, восхищается она с трибуны. Когда уходит со сцены, то ищет новых героев и новые райские оазисы для рабочего класса. «В конце концов, для маоистов, подобных нам, осталась только Албания, - вспоминает она, - страна, где до 1985 года царствовал Энвер Ходжа, коммунист еще с «каменного века». Сегодня бывшая революционерка, быший член маоистской марксистско-ленинской партии (Splittergruppe KPD/ML) вопрошает: «Вы можете себе это представить?»
Сейчас ей неприятно вспоминать «коммунистический» период ее жизни. «Новый человек не появился, - говорит она. Товарищи по 68-му, если они не принадлежали к одной и той же политической секте, были «почти, как классовые враги». Все было не так, не приносило никакого удовлетворения. Однако Сеппель все же посчастливилось: на одном из мероприятиий в Гамбурге она познакомилась с журналисткой Ульрике Майнхоф (Ulrike Meinhof). Замечательная женщина, - говорит о ней Сеппель.
Когда Майнхоф, одна из лидеров и теоретиков «Фракции Красной Армии» (РАФ - Rote Armee Fraktion), ушла в подполье, Сеппель также подумывала о вооруженной борьбе. «Я изучила их концепцию, искала последовательный путь». Однако их путь загоняет в политическую изоляцию, выбираться из которой мучительно и долго. И Сеппель не хочется особо распростаняться о том времени – членство в KPD/ML стоило ей долгие годы собственной жизни. Теперь все хорошо.
«Эта революция была мимолетна»
Более расположен к воспоминаниям один из первых фронтменов крайних левых - «Йоша» Шмиер, в 1970-х годах он все еще звался Гансом-Герхартом и был первым секретарем Коммунистического союза Западной Германии. Что касается симпатии террористическим режимам, он даже превзошел Урсулу Сеппель. Однажды он отправился в Камбоджу, чтобы выразить свое почтение живодеру Пол Поту. Это звучит как абсоютная глупость. Но пожилой господин с седыми волосами на самом деле не глуп. В «красно-зеленые» времена ( в Германии красно-зеленую коалицию в 1998—2005 годы образовывал союз Социал-демократической партии и Партии «Зеленых») он был консультантом у Йошки Фишера в комитете по планированию министерства иностранных дел Германии.
У Шмиера, который когда-то входил в комитет Социалистического союза немецких студентов, история конца внепарламентской оппозиции звучит так: «ни в коем случае я не чувствовал, что молодежное движение потерпело неудачу. Наоборот, это открыло новые возможности. И необходимость организации была осязаема». Тот, кто этого не понимает, должен окунуться в мир Шмиера в начале 1970-х годов, в пучину его революционных взглядов. Хотя вьетнамская война продолжалась, но проявить решительность уже не было никакой возможности.
Во Франции снова воцаряется спокойствие, хотя майский бунт показал, насколько шаткой была обстановка. И чрезвычайные законы, принятые против мятежников 68-го, которые сражались так ожесточенно, как и тщетно? «В масштабе мировой революции это был только небольшой выпуск пара», - говорит Шмиер с улыбкой, полной самоиронии. «Для бывалого марксиста нетрудно представить, что эта революция была мимолетна и похожа на родимое пятно, причем не очень заметное».
Шмиер достаточно быстро дистанцировался от Социалистического союза немецких студентов. Но сразу после 1968 года, когда молодежное движение распалось, для Шмиера было понятно, что революционерам было не просто вернуться к обычной жизни. Ибо: «Пока вы думаете, что в кастрюле есть нечто гораздо лучшее, чем капитализм, вы не можете ретироваться туда, где это все не так уж здорово».
Радикалы - тоже часть истории движения 68-го
И что же делать в этом переходном состоянии? Потянуться за пистолетом? Сегодня Шмиер видит, что во время свертывания молодежного движения 1968 года серьезная опасность была в том, что «все перегрызлись», что молодежные протесты переросли в поединок между государством и вооруженными группами. Экс-коммунист Шмиер, который никогда не был пацифистом, все же расценивает те времена не иначе, как «чистый ужас и безумие».
И в это безумие впала лишь небольшая кучка революционеров. В Берлине появились тупамаросы (Tupamaros). Название своей группировки, как и методы борьбы, они переняли у одного лево-радикального движения в Уругвае. «Umhschweenden Haschrebellen» - это другая группа, где разгул сопровождался наркотическим угаром. «Быть выше, быть свободным - на то нужен террор» - один из их лозунгов. Или такое: «Свинья есть свинья, и свинью нужно бить». «Pig» - в переводе с английского свинья, а также человек, которого называют полицейским». Граница к террору, в итоге, была пересечена. Ничего не осталось от легкости двух-трех предыдущих лет. Во многих случаях употребление наркотиков у радикалов увеличивается, а рефлексия складывающейся ситуации уменьшается.
Однако и эти группы радикалов-отщепенцев также являются частью истории молодежного движения, как и часто упоминаемые достижения бунтарей 68-го. Чем дальше уходят в историю те дикие дни, тем меньше они воспринимаются как небывалый доселе подьем молодежи, но как нормальная часть истории, в которой одно следует из другого.
«Сейчас трудно подобрать объективную оптику рассмотрения движения 68-го года, - сетует Шмиер. «Его рассматривают сквозь очки РАФ». Но возникла бы РАФ без движения 68-го? «Конечно, нет, - говорит бывший лидер Социалистического союза немецких студентов. - Но это были паразитические отношения и шантаж, именно так соотносится РАФ и молодежное движение 68-го».
Далее
Авторский перевод Светланы Александровой Линс
Оригинал: P. Sandmeyer Aufstand der Jugend – Serie Die 68-er. Wie ein Generation die Welt veraendert, Stern, No 47, 15.11.2007. S. 52-57
При перепечатке и копировании статей активная ссылка на журнал «В загранке» обязательна.
Адрес статьи здесь
Похожие записи
АВТОР:
Светлана Александрова Линс
