Забывание, как оно работает и почему так важно для нас
Биопсихолог Онур Гюнтюркюн в своем интервью немецкому журналу «Штерн» объясняет, почему наш мозг постоянно удаляет информацию, и как мы можем использовать забывание, чтобы лучше справляться со страхами и болью.
«Забывание — это едва ли не более мощный процесс, чем обучение»
Господин Гюнтюркюн, Вы уже что-то забыли сегодня?
Да, конечно, к сожалению, много чего. Например, я не мог бы сразу рассказать Вам, над чем я работал сегодня между девятью и десятью часами, не реконструируя это на основе многих других деталей. Я также помню, что моя жена одела джинсы этим утром, и когда говорю Вам это, мне приходит в голову, что вчера на ней была юбка. Но — не могу сказать это своей жене – что забыл, как выглядит эта юбка. Это может показаться невнимательностью, но, честно говоря, мы должны быть рады, что можем забыть.
Почему мы должны быть благодарны за нашу плохую память?
Потому что объем информации, поступающей к нам каждую секунду, выше того, с чем может справиться наш мозг. Большая часть того, что мы видим, слышим, чувствуем, проникает в наш мозг, не оставляя следов. Это немедленно отфильтровано. Мы можем назвать этот факт забыванием, но на самом деле эта информация вообще тщательно не обрабатывается. То, что мы называем памятью, является результатом многих процессов фильтрации и затем постепенно стирается.
Большинство людей раздражаются, когда у них крутится мелодия в голове, и они не могут вспомнить название песни, когда встречают друга, но они просто не могут вспомнить его имя. Посоветовали бы Вы им: «Расслабься, нет проблем?»
Нет, забывчивость, конечно, может быть невероятно раздражающей вещью. Например, раньше я мог прослушать лекции, и через десять лет все еще относительно хорошо помнил их содержание. Сегодня мне нужно взять с собой тетрадь и записать, иначе новые знания быстро исчезнут. Что меня раздражает. Это так непрактично, как носить очки. А затем добавляется еще кое-что: кто не боится деменции? Это один из первобытных страхов современного человека. Ничего не помнить — это ужасное состояние.
Когда мы говорим о памяти, мы часто используем метафоры, такие как жесткий диск, архив, библиотека. За этим стоит идея, что память — это место, где вы можете что-то убрать навсегда, а помнить — значит найти свой путь к этому месту. Эти представления устарели?
Они вводят в заблуждение тем, что предполагают неизменность и стабильность. Это неверно. Мозг — это не компьютер, а живой орган, подверженный постоянным изменениям. Каждый раз, когда что-то всплывает в нашей памяти, оно оказывается в опасности. Потому что в тот момент, когда мы его активируем, воспоминание становится гибким. Пластичным. Поддатливым. И мы готовы его изменить. Де-факто — даже удалить. Забывание — это едва ли не более мощный процесс, чем обучение, и поэтому я нахожу его таким захватывающим. Он пугает нас, когда дает сбои, но в то же время его полезность часто вообще игнорируется.
Онур Гюнтюркюн – биопсихолог, изучает нейробиологические основы поведения. Родился в Измире и с семьей приехал в Германию для лечения полиомиелита. Работал в Париже, Сан-Диего и Измире, является членом Национальной академии наук, лауреатом премии Лейбница и возглавляет Институт когнитивной неврологии Рурского университета в Бохуме.
«Мы обогащаем свои воспоминания нашими современными знаниями»
Если все в мозгу постоянно находится в движении, как же нам удается сформировать ясную мысль?
Помимо прочего, путем удаления определенного содержимого памяти. Это важно для построения так называемых принципиальных или категориальных воспоминаний. Например, думая о своей матери, вашем первом парне, вашем первом друге или вашей гостиной, вы создаете базовые воспоминания, категории. Вы не сохраняете крошечные ежедневные изменения на лице своей матери, как и свет, ежедневно падающий в вашу гостиную, или кресло, которое никогда не стояло в одном и том же месте – все это не останется в вашей памяти, да и основная память постоянно обновляется. Без формирования категорий мы бы утонули в потоке дежавю. Мы постоянно видели наш диван в гостиной и говорили: ах, я видел этот диван раньше.
С другой стороны, можем ли мы добавить детали в наши воспоминания, которые никогда не случались?
В повседневной жизни это случается часто. Просто подумайте о том, как старики рассказывают о своем детстве. Количество великих детств, если верить им, инфляционное. Они всегда были мудрее и старательнее, чем нынешняя молодежь, и всегда все знали. Но это не так. Мы обогащаем свои воспоминания нашими современными знаниями. Это происходит без злого умысла.
Значит, мы — мастера самообмана?
Мы лишь интерпретируем воспоминания о своей жизни и готовы приукрасить некоторые вещи. Вы помните, например, что вы думали о ГДР и Берлинской стене в середине 80-х?
Я думала, что раздел Германии – это нормально, и он всегда будет существовать.
Это произошло и с подавляющим большинством немцев. Вы видели разделение страны и Берлинскую стену как нечто, что не изменится в вашей жизни. Большинство из них подумали: я умру, но Берлинская стена все еще будет там. Это знание о Берлинской стене было закодировано в различных нервных цепях в виде колючей проволоки, сторожевых башен, в чувствах, которые мы связывали со всем этим. Если вы вспомните о Берлинской стене сегодня, эти старые нейронные связи снова станут гибкими. В то же время активируется другая сеть нейронов, та, в которой вы сохранили свои новые знания о том, что Берлинская стена пала.
Когла обе эти цепи активны одновременно, между ними может установиться синаптическая связь. Вы думаете, что стена пала, и вы помните ее падение. Комбинация текущих и прежних знаний одновременно активна и формирует новый след памяти, дополняющий или заменяющий старый трек. Таким образом, прежние воспоминания сохраняются таким образом, что они немного расширяются с учетом этой новой информации. И через пять лет вы будете одним из тех людей в Германии, которые скажут: «Я знал это тогда: Берлинская стена не вечна. Но когда я сказал своему другу Джему, он счел меня сумасшедшим».
«Ложные воспоминания»
Если наш мозг настолько подвержен влиянию и манипуляциям, возможно ли провести различие между надуманными и истинными воспоминаниями?
В принципе — да. Но нужно осознать, насколько хрупки воспоминания. Если мы лучше поймем механизмы запоминания и забывания, мы станет менее уязвимы. Мы знаем, что людей можно убедить в ложных воспоминаниях, например, связанных с преступлением. Информация, поступая в мозг, закрепляется нейронными цепями. Катастрофическая вещь таких «ложных воспоминаний» заключается в том, что невинные люди могут попасть в тюрьму, потому что свидетели сообщают о вещах, которых никогда не было. Без свидетелей лгут охотно.
С другой стороны, считается, что жертвы притворяются и фантазируют о поступке. Есть ли выход?
После обширных дебатов о «ложных воспоминаниях» работа полиции улучшилась. Мы не можем решить эту проблему, но уменьшили ее пагубные последствия.
«Нам нужно найти способ взять под контроль свою память»
Если наш мозг способен так хорошо забывать, можем ли мы использовать это для преднамеренного уничтожения страхов или тревожных мыслей?
Это практикуется в клинической психологии. Предположим, на вас напали по дороге на работу, но все благополучно обошлось. Однако теперь вы боитесь, что это снова с вами случится. Вы пытаетесь избегать воспоминания. Меняете свой обычный маршрут. Но по дороге вам попадается угол, похожий на тот, где на вас напали . И вы не пойдете дальше, перестанете ходить на работу, будете работать дома. В какой-то момент вы побоитесь вообще выходить на улицу. И так далее. В итоге ваша жизнь погрузится во тьму. Нам нужно найти способ взять под контроль свою память.
Забывая?
В классической имплозивной терапии пациентов подвергают конфронтации с неприятным стимулом, вызвавшим страх, до тех пор, пока они не перестанут бояться. Их ожидание — на меня здесь нападут — оказывается снова и снова иллюзорным, и на основе этого опыта мозг строит новые нейронные цепи. Тревожные нейроные цепи подавляются. Страх все еще остается где-то в мозгу, но он купирован, пациенты его больше не чувствуют.
Такая терапия обычно требует времени. Может ли такое случиться, что когда-нибудь мы сможем принять таблетку, и страх исчернет через час?
Лекарства сами по себе почти ничего не приносят. Однако я считаю, что сочетание поведенческой терапии и психотропных препаратов в будущем может улучшить успех лечения. Но эти психотропные препараты должны использоваться очень избирательно. Терапевт может помочь пациенту вызвать определенные воспоминания. Если он знает, какие группы нейронов вовлечены в этот процесс воспоминания и какие фармакологические средства помогут справиться с негативной реакцией на воспоминания, то увеличит вероятность того, что психотерапия подействует лучше и быстрее.
Это звучит как научная фантастика. И вообще, насколько было бы это желательно? Мы бы начали копошиться в мозгах людей.
Мы могли бы помочь миллионам людей. Наш мозг — это мыслительная машина, все мышление основано на ассоциациях, которые мы приобрели в течение нашей жизни. Также страхи. Когда я рассматриваю эти ассоциации как нейробиологически, так и психологически, из этой комбинации возникает сила нового подхода, это дает мне надежду. Можно намного эффективннее помочь даже пациентам с сильными болями. Существует также страх боли.
«Наше мышление никогда не может быть полностью предопределено»
В детстве Вы приехали из Турции в Германию, чтобы вылечить полиомиелит на основе передовых методов. Каково Ваше первое воспоминание о Германии?
Я точно помню, какими были первые предложения, которые я услышал по-немецки. Когда мой отец сказал мне и моей сестре, что мы переезжаем в Германию, она спросила: «Но как это должно работать, они вообще не говорят по-турецки, как звучит этот другой язык?» И папа начал петь: «Мысли свободны». Он выучил немецкий язык в гимназии в Измире, и помнил эту народную песню. Это было прекрасно. Вы не можете начать изучение языка лучшим способом.
Как исследователь мозга, Вы согласны с поэтом этой народной песни? Действительно ли мысли свободны?
Конечно нет. Но мы, люди, также не настолько несвободны, как думают некоторые мои коллеги по нейробиологии. Мы всегда думаем о полной свободе или полном рабстве, в котором наши мысли предопределены. Ни то, ни другое неприменимо, на мой взгляд. Я не могу быть полностью свободным, потому что мой мозг уже генетически связан, так что существуют определенные способы мышления и желания, которые являются прототипами для нас, людей. Вкусы не свободны. Я от рождения люблю сладкое. К сожалению, я также от рождения люблю жирное. Если бы мы были в конечном итоге свободны, не было бы людей с избыточным весом. Не было бы проблем с внутренним сопротивлением занятиям спортом. Это означает, что мы не совсем свободны. Мы — биологические тела, обладающие высокоинтеллектуальным биологическим органом, называемым мозгом.
Где же госпосдствует свобода?
Наше мышление никогда не может быть полностью предопределено, потому что нервные клетки, вовлеченные в активную нейронную сеть, не являются строго детерминированными. Кроме того, мозг — это обучающая машина. Она начинает учиться еще до рождения человека. Мозг поглощает поведенческие параметры окружающей среды, которые заставляют людей делать что-то биологически нецелесообразное, например, предпочесть безбрачие семейной жизни. Нам приходится иметь дело с трудными ситуациями, в которыхй мы не свободны, но и не несвободны в абсолютном смысле. Мы движемся в промежутке. В этой «серой зоне» протекает наша жизнь.
При перепечатке и копировании статей активная ссылка на журнал «В загранке» обязательна.
Адрес статьи здесь
АВТОР:
Светлана Александрова Линс
Спасибо, очень нужная статья!
Да, мне тоже так показалось — очень полезный материал. Именно потому, что он объясняет, как обходиться с негативным опытом. Не избегать воспоминаний о нем, не вытеснять его, а перерабатывать. При этом ученый очень хорошо объясняет, что происходить в мозге, когда в нем запечатливается опыт, и как этот опыт трансформируется с привлечением новой информации. Ничего мистического, просто работа мозга!
Мне доводилось встречат людей, которые «живут в позитиве», «полностью забыли прошлое», «находятся в здесь и сейчас». Это они так утверждают. Однако, я поняла, что так они желаемое выдают за действительное. Занимаясь регулярно гештальтом, я поняла, то есть я прочувствовала физически, на уровне телесных ощущений, как мои подавленные воспоминания, а скорее какие-то очень травматичные моменты, формируют мои убеждения, материализуя их. То есть я вижу, как я создаю свою действительность. Первую часть моей жизни я верила, что «жизнь жестока», «побеждает сильнейший», «мужики все гады, но надо с ними уживаться», иначе самой хуже будет….И я полностью воплотила все эти убеждения, притянув в свою жизнь и соответствующих людей и события. Всё время где-то внутри был сильный протест. Тогда я взорвалась. Всё разрушила. Подспудно была вера в себя, в свою силу. Тогда я стала притягивать ситуации, в которых я эту силу должна была проявлять. Теперь я поняла, что я сильная. Что уже не надо никаких доказательств. И жизнь перестала меня колотить и швырять, а перешла в плавный и комфортный поток.
Интересно, как в начала каждого сеанса гештальта, я формирую запрос исходя из моего внутреннего конфликта. Тут начинается работа с воспоминаниями. Здесь нужен гид. Воспоминания настолько болезненны, что я начинаю их избегать, переключая внимание на пустую, интеллектуальную болтовню, а порой просто впадая в транс, в пустоту. И гид мягко и настойчиво ведёт меня, уверяя моё подсознательное в безопасности этого пути. И в конце всегда приходит интеграция противоположного. Разрешение конфликта. Словно мои воюющие части примиряются. Приходит восхитительное ощущение, физическе ошушение своей полноты. Ведь отторгая «негатив», мы отторгаем свои части. Хеллингер сказал:»Ненависть, страх привязывают.Только любовь освобождает». Когда в гештальте высвобождаешь энергию, с которой ты подавляла боль, страх, протест, заложенные в тебе и погребённые в прошлом, но присутствующие всегда и вынуждающие тебя создавать свою иллюзорную реальность, в которой объективный мир подменяется субъективными установками, наступает момент счастья, полноты, свободы, принятия себя, всех своих кнфликтующих частей. Эти части всегда есть, но у тебя появляется выбор либо проживать вечно этот конфликт, либо поднятся на уровень выше и наблюдать его оттуда.
Гештальт — одна из техник, помогающих справиться с травмами прошлого. Статья немного о другом, о сама процессе забывания. Понимая процесс, можно подобрать себе наиболее подходящие техники переработки травм.
Главное понять — что избегание неприятных и тяжелых воспоминаний чревато. Негатив надо перерабатывать, а не подавлять.
Однако многое зависит от так называемых «вторичных фильтров» восприятия. На их основе формируются убеждения. И если с детства навязывают убеждение, что личность — не важно, а важна группа, все «неважное» требуют подавлять в себе. Увы, все упирается изначально в ценности «родины». И тут как кому повезет.