Осень… Время читать Довлатова. Хотя, к нему возвращаешься с завидным постоянством круглый год с того самого момента, как впервые открываешь для себя этого «последнего рассказчика страны». Да, свое творческое амплуа Сергей Довлатов определял именно как позицию рассказчика, а не писателя: «Рассказчик говорит о том, как живут люди. Прозаик – о том, как должны жить люди. Писатель – о том, ради чего живут люди».

Человек – «обстоятельство жизни»

Действительно, у Довлатова практически отсутствуют нравственные оценки и какой-бы то ни было идейно-воспитательный подтекст, что обнаруживает в нем тонкого психолога и снисходительного знатока человеческой природы:

«…Меня смешит любая категорическая нравственная установка. Человек добр!.. Человек подл!.. Человек человеку – друг, товарищ и брат… Человек человеку – волк… И так далее.

Человек человеку – табула раса./* Иначе говоря – все, что угодно. В зависимости от стечения обстоятельств. Человек способен на все – дурное и хорошее. Мне грустно, что это так.

Поэтому дай нам Бог стойкости и мужества. А еще лучше – обстоятельств времени и места, располагающих к добру…”. (С. Довлатов “Заповедник”)

И этот краеугольный тезис о том, что человек – «обстоятельство жизни», есть камертон творчества Довлатова. Его литературные опыты скрупулезно отражают прежде всего опыт личный: здесь и тюрьма, где он служил лагерным надзирателем, и мир «социалистической журналистики», и «идеологически выдержанный» михайловский заповедник со всеми «прелестями» российской глубинки. Мало того, Довлатов убежден, что сама жизнь во всех ее жестких, а, порой, и запредельных обстоятельствах сделала из него писателя:

«Я был наделен врожденными задатками спортсмена-десятиборца. Чтобы сделать из меня рефлектирующего юношу, потребовались (буквально!) – нечеловеческие усилия. Для этого была выстроена цепь неправдоподобных, а значит – убедительных и логичных случайностей. Одной из них была тюрьма.

Видно, кому-то очень хотелось сделать из меня писателя.

Не я выбрал эту женственную, крикливую, мученическую, тяжкую профессию. Она сама меня выбрала. И теперь уже некуда деться.

Вы дочитываете последнюю страницу, я раскрываю новую тетрадь…» (С. Довлатов “Зона”)

Отягощенность тоталитарным менталитетом

Но об этом читатели моего поколения узнали гораздо позже. Первым же знакомством с Довлатовым была «Иностранка», написанная им уже в эмиграции.

О чем эта повесть? В замкнутом пространстве 108-й улицы Квинса разворачивается обычная для человека и жизни в целом драма, сотканная из парадоксов и противоречий. Так определял свою эмиграцию и сам Довлатов: «Я жил не в Америке. Я жил в русской колонии». И спорадичная жизнь эмигрантов русскоязычного гетто на Гудзоне опять же оказалась как нельзя более наглядной иллюстрацией к размышлениям Довлатова о человеческой природе.

Именно поэтому для меня лично повесть «Иностранка» оказалась неким рубиконом моих представлений об эмигрантах. Прежде мое воображение питали лишь художественные полотна духовной элиты первой волны эмиграции, далекой и загадочной, романтичной в своей тоске по родине и, вместе с тем, органично вписывающейся в западную жизнь.

Довлатов же внес в мою картину мира совершенно иной образ эмиграции, рассказывая о жизни «бывших советских граждан». Галерея его персонажей очень неоднородна и пестра. Но всех их объединяет отягощенность грузом тоталитарного менталитета, психологическая, нравственная и культурная инерция советского образа жизни.

И успешно встроиться в новый жизненный контекст, не «переплавляясь» и не применяя себя в новом качестве, удается лишь единицам. А обрести душевный покой – и подавно. Именно поэтому сам Довлатов считал, что темы «Российские эмигранты на западе», «Мы и Америка» и т.д., в конечном счете, сводятся к теме «Обретение свободы». При этом он не переоценивал свободу как таковую: «На свободе жить очень трудно. Потому что свобода одинаково благосклонна и к дурному, и к хорошему» (С. Довлатов “Марш одиноких”)

А что такое советская система, Довлатову удалось не только понять, но и предельно точно и ярко описать в “Зоне”. Одного этого произведения достаточно, чтобы понять философию и психологию советского общества и найти для себя ответ на вопрос, почему в России до сих пор “крокодил не ловится”. И только ради этого произведения Сергея Довлатова можно поставить на одну доску с Михаилом Зиновьевым, автором “Зияющих высот”.

Да, подобные опусы не могли увидеть свет в стране «социалистического реализма». Но несмотря на преследования властей и невозможность самореализоваться в качестве литератора, решение эмигрировать далось Давлатову нелегко. Как он об этом впоследствии писал: «Меня пугал такой серьезный и необратимый шаг. Ведь это как родиться заново. Да еще по собственной воле. Большинство людей и жениться-то как следует не могут…» (С. Довлатов “Заповедник”)

Плоды эмиграции

Трудно сказать, обрел ли Довлатов полное счастье на чужбине, но именно в эмиграции он как писатель получил не только международную известность, но и снискал любовь своих соотечественников. Сегодня некоторые литературоведы склонны противопоставлять советский и американский периоды творчества Довлатова. Критик и прозаик Андрей Арьев, которого полушутя называют «главным по Довлатову», с этим не согласен: «Собственно говоря, у него существует только один период творчества – это то, что он написал в Америке и то, что он там же отредактировал», – считает литературовед.

«Действительно, он приехал в Америку, чтобы свободно запечатлеть на бумаге то, что вынашивал внутри себя годами. Многое из написанного Довлатовым, связано с Советским Союзом – с Ленинградом, с Таллинном, с лагерями и со всем, что он видел в СССР. Но создано это было в Америке. И, как писатель, существует только один Сергей Довлатов, который с 1978 по 1990 год творил, в основном, в Нью-Йорке», – подчеркивает Андрей Арьев. (http://www.rtkorr.com/news/2011/09/05/261365.new)

Невыразимо жаль, что творчество Сергея Довлатова так безвременно рано оборвалось его уходом из жизни. Он был полон планов и идей. Иначе не написал бы эти строки:

«Бог дал мне то, о чем я всю жизнь просил. Он сделал меня рядовым литератором. Став им, я убедился, что претендую на большее. Но было поздно. У Бога добавки не просят».(С. Довлатов “Соло на ундервуде”)

_____________________________

*/ Tabula rasa – чистая страница (лат.)

__________________________________________________

При перепечатке и копировании статей активная сылка на журнал “В загранке”  обязательна.

Адрес статьи: https://vzagranke.ru/adaptaciya/cvety/chelovek-cheloveku-tabula-rasa-sergey-dovlatov.html

Понравилось? Подписывайтесь на журнал «В загранке» прямо сейчас:

назад к выпуску >>

к рубрике >>