Общество
Цузамен!
Сидим с Майке на дивном венском пленэре, держимся из последних сил, угрюмо обсуждаем планы Путина и перспективы ядерной зимы, а также, разумеется, коллективную ответственность нации. Красивая улыбчивая официантка, которая принесла захер, вдруг остановилась, прислушалась, спросила: извините, вы - русская?
Нас было четверо, отставших от каравана. Трое немцев и я. Мы летели в Берлин из жопы мира. Когда в 4 утра я увидела аэропорт отправления, где был выключен свет, а на закрытых дверях висело расписание с часами его работы, будущее покрылось интригующей пеленой.
Конечно, все пошло враскоряку, и вот мы безнадежно опоздали на стыковку в Вене. В другой день это не было бы катастрофой. Но сегодня, блин, Пятидесятница, последний день каникул, выходной, все возвращаются домой и билетов в природе нет. Двое немцев из трех впадают в отчаяние. Их дома в Берлине ждут маленькие дети, которым они что-то там обещали, и эти немцы еще совсем молодые родители и пока не догадались, что детям на самом деле пофиг.
Третий немец, в смысле немка Майке, и представительство русской диаспоры, в смысле я, постигли дзен - не с утра, а по жизни. Понятно, что впереди нас ждет неизвестность и на сто процентов потерянный багаж, так что мы громко сказали Омммммм. Пошли выяснять, че там с перспективами. На всякий случай я задумчиво сказала, что умею доезжать до Берлина перекладными электричками из любой жопы мира.
По дороге сплотились, мы команда! Плот Медузы. В хорошем смысле слова - мы же просто потерпели катастрофу на транспорте и не скоро увидим родные берега, а вовсе не работаем в одном там медиа.
- Цузамен*/! - твердо сказали мы друг другу и барышне в окошке авиалиний. Она рассмеялась: Цузамен послезавтра. А сейчас как бог даст. Есть один билет на через четыре часа, один на через шесть, а два вечером, если места будут, но я поставлю вас в лист ожидания.
Ну вот и весь цузамен. Надо прощаться, рушится наша нерушимая с утра дружба. Обменялись телефонами, долго обнимались, почти плакали - сплотились. Но чего уж: долгие проводы - лишние шекели.
Отправили сначала молодую мать, потом молодого отца, а сами вдвоем вышли в Вену. Ну, такое. Спать охота на самом деле, а не вот эти вот все захеры, праздные нарядные венцы, холодный шампусик возле оперы и кофе с сигаретой. Сидим с Майке на дивном венском пленэре, держимся из последних сил, угрюмо обсуждаем планы Путина и перспективы ядерной зимы, а также, разумеется, коллективную ответственность нации, здесь, конечно, одна нация больше всех преуспела, и мне есть, что у нее уточнить, расширить и углубить в беседе с прошедшими, так сказать, эти скорбные университеты.
Красивая улыбчивая официантка, которая принесла захер, вдруг остановилась, прислушалась. Я как раз высказывала оценочное суждение о будущем одной великой державы, население которой, по моему мнению, вступило в интимный контакт с полимерами, что было выражено мною в экспрессивной форме с использованием часто употребляемых междометий.
Красавица вслушалась, спросила: извините, вы - русская?
Ты ж меня, Шарапов, этим вопросом....
Да, я русская.
И ко всему в связи с этим готова.
Красивая официантка подскочила, и практически кинулась ко мне на шею.
Возможно, она любит Путина, подумала я, изнывая.
Два раза не угадала.
- Я так люблю русский язык! Смотрите, я умею там с глаголами это! Я смеюсь! Ты смеешься! Он смеется! Вы смеетесь! Они смеются! Мы будем смеяться!
Я приосанилась: Ich lache! Du lachst! Er lacht!
Но мои выдающиеся успехи в немецком ее совершенно не интересовали. И она начала декламировать:
Любовью дорожить умейте,
С годами дорожить вдвойне.
Любовь — не вздохи на скамейке
И не прогулки при луне.
Все будет: слякоть и пороша.
Ведь вместе надо жизнь прожить.
Любовь с хорошей песней схожа,
А песню не легко сложить.
И тут я заплакала. Хрен знает, почему. И Майке заплакала. И Горана - да, она звалась Горана. Боснийка. Обнялись втроем, и всхлипывали. И ничего не говорили больше.
И умная Майке сказала:
- Ты же поняла, зачем мы опоздали на самолет?
А то. Я поняла. Спасибо тебе, Боженька.
Потом мы поехали в аэропорт, и нам предложили по 250 евро и ночь в гостинице с ужином, чтобы мы отказались от попыток сесть в самолет. Всей очереди вообще-то предложили, и кто-то или согласился, или его просто не посадили, а мы все же улетели, немного сшельмовав. Потом, конечно, выяснилось, что багаж потерян напрочь, но когда-нибудь найдут, и это была полная фигня по сравнению с самой сильной в моей жизни турбулентностью, когда люди вокруг нас с Майке начали плакать и молиться, а мы просто обнялись и сказали друг другу, что нам до фига как страшно.
Я подумала, что бы такого умного написать напоследок и куда, но ничего не придумала. Потому что смотрела на юного белобрысого долговязого стюарда, у которого сегодня был первый в жизни рабочий день, нам об этом объявили до взлета, весь салон ему похлопал и пожелал удачи.
Сработало.
Меня не было дома три недели. Три недели у меня жил беженец Пашка, он нарвал мне маков с васильками и приготовил ужин. На ужин был огромный бутерброд странного вкуса и рислинг. Рислинг Пашке удался, а бутерброд мне показался странным. Хлеб, потом что-то рыжее, а сверху колбаса.
- Паш, а что в бутерброде? Вот это рыжее - это что?
- Это лососевый паштет. И колбаса краковская. Вкусно же?
Ну, он старался.
Я выковыривала колбасу из лосося и отвечала на беспокойные письма моих новых и старых немецких друзей.
- Ты как? Чем помочь? У тебя есть ужин? Что тебе привезти?
Господи, благослови людей. А нелюдей нет.
__________________________
*/Цузамен (zusammen) – нем. вместе
Ольга Романова
При перепечатке и копировании статей активная ссылка на журнал «В загранке» обязательна.
Адрес статьи здесь
