В избушке у Бабы Яги, или моя первая Ханука в Израиле

Алла Ройтих

Хочу рассказать о первой своей Хануке в Израиле и о (надо отдать должное стране) абсолютно нетипичном для нее случае…

Я приехала в июне 1997-го. Первые несколько месяцев были объективно не из легких, в бесконечных проблемах и заботах. Я тогда самоотверженно трудилась уборщицей, рассекая в бесформенном балахоне (а что еще на такую работу оденешь?) с ароматными мусорными мешками наперевес. Ни театров, ни экскурсий, ни друзей, ни веселых вечеринок, которых было полно в юности, ни помощи. Но я понимала: надо собраться с силами и перетерпеть. Была готова к тому, что капитализм (как и вся жизнь, впрочем) — это жестокая система «помоги себе сам», и беззащитно, но все-таки с надеждой вглядывалась в мутные дали, которые – такой уж у меня характер — даже без розовых очков сияли будущими великими свершениями. Но к октябрю все стало намного хуже: меня в море (мы ведь тут плескаемся почти круглый год) укусила какая-то зловредная рыба, это надолго вывело из строя. Не ходила ни на языковые курсы, ни на работу, поэтому, когда в декабре пришло время платить за жилье, — финансы мои даже романсы петь не могли, они сразу завыли волком, причем в голос…

Жуткое это ощущение – безденежье, особенно когда у тебя маленький ребенок на руках. Но предаваться страхам и жаловаться было некогда и бессмысленно. Поэтому, едва вылечившись, я организовала себе подработку — ночевку на веселый и вкусный праздник Хануку у некой русскоговорящей бабульки в центре Тель-Авива. Обычно ее забирают к себе на праздник дети, но на этот раз и дочь, и сын отдыхали за границей, и старушка нуждалась в хорошей теплой компании и, если понадобится, ночном сопровождении ее в туалет. Двое суток, по договору, стоили 500 шекелей, и хоть и впритык, но все же закрывали мой пробел.

Всем известно, что еврейские даты «движутся», и Ханука в том году почти совпала с Рождеством: начиналась 16-го декабря. Этот праздник все любят: принято крутить специальный волчок (на иврите — савивон), жарить картофельные оладьи латкес и зажигать красивый девятисвечник – ханукию.

Это рабочий день, но дети на каникулах, для них устраиваются разные представления, и мордашки их, вымазанные сахарной пудрой и шоколадом безмерно поедаемых суфганиет (вкуснейших булочек, тоже символа праздника), сияют еще ярче праздничных свечей!

Накануне отправив дочку на эти дни к подруге (Спасибо Богу, что нашлась такая!), я в 7-00 зажгла первую ханукальную свечу, заела кофе суфганией и пружинистой походкой двинула к остановке. В 9-00 я стояла перед очаровательным домиком в престижном районе у моря, розовая крыша которого едва виднелась среди пышных деревьев. Все эти дни несмелые попытки солнца пресекал пронзительный ветер, а 16-го сильно похолодало, изо рта повалил пар. Но мысль о том, что я проведу праздники в этом чудесном месте (которому — я была уверена! — соответствует и старушка) согревал и радовал… Но недолго, до моего звонка в солидную дубовую дверь с красивой надписью на иврите: Семья Срулевич.

Страшная, как из фильма ужасов, очкастая старушка в аляповатом платье встретила меня крайне неприветливо. Около минуты разглядывала, не предлагая войти — охранник в учреждении, ищущий оружие у посетителей, не так грозен! В конце концов, проскрипела, едко впившись буравчиками глаз и сообразив мину кислее самых кислых щей:

— Ну, приветствую вас, милочка… Проходите… Надеюсь, мы поладим, никаких эксцессов не случится…

Я успела подумать, что старуха, кажется, сама по себе — эксцесс, но отступать было некуда. Зашла.

Прекрасная планировка, огромные комнаты, кухня и коридор, идеальная чистота, добротная мебель, на полу — со вкусом подобранные ковры, полный комплект чудес кухонной и всякой другой техники, и из каждого окна даль морская вся видна….

Если бы я жила тут — была бы самым счастливым человеком. Но бабушка, как показало наше последующее общение, к оптимистам отнюдь не относилась. Для меня это было в высшей степени странно, ибо израильтяне — народ веселый, доброжелательный и прекрасно относящийся к иммигрантам, сующий им бутерброды, разные нужные и ненужные вещи и советы даже тогда, когда не просят. Тут же было нечто совсем новое, и поначалу я даже не знала, как реагировать…

— У меня паркет, поэтому мыть его надо только влажной тряпкой, слегка смоченной в уксусе! — выдала Яга уже в первые 10 минут.

— Но в агентстве не говорили об уборке! — изумилась я, — и оплата…

Я хотела сказать, что оплата совсем не соответствует ее неожиданным требованиям, но была жестоко прервана:

— А вы сами, милочка, как думаете? Что я позволю вам тут сидеть без дела? Да вы ж умрете со скуки — шутка ли, целых два дня без движения! Да и похудеть вам не мешало бы на пару кило…

У меня челюсть отвисла, чуть не отпала…

— А как же договор, подписанный в агентстве? — слабо парировала я, скорей уж шептала себе под нос, ибо выхода у меня не было, срочно были нужны деньги.

— Договором вы можете подтереть свое красивое мягкое место, — противно прогундосила старуха, — мне же лучше, меньше туалетной бумаги израсходуете!

Я начала понимать, что попала в историю. Я в мыслях тут же проиграла все жестокие спектакли на сию тему: Возможно, агентство – липовое, а если нет — плохо работает, ибо уверило меня в полной адекватности госпожи Блюмы Срулевич и исключительной порядочности ее семьи. Когда я заикнулась о задатке, сотрудница прямо позеленела от возмущения:

— Девушка, вы незаслуженно нас обижаете! Деньги получите по окончании работы, таковы наши правила. Они указаны в договоре, — она протянула мне несколько печатных листов. — Поверьте, потом будете только благодарить!

Мысленно проговаривая нецензурный перевод благодарственной речи, я вяло ходила за Блюмой-Ягой по ее светлым хоромам и выслушивала инструкции:

— Воды в Израиле нет, озеро Кинерет катастрофически мельчает. Поэтому – экономить, и никаких сильных струй, когда будете мыть посуду! — Наглый командный тон, презрительный взгляд… Боже, как же тут все запущено!!!!

Она была, как фокусник, вытаскивающий из кармана все новых и новых зайцев, и один был несимпатичнее другого:

— Положите ваш пакет с едой в холодильник, я освободила полку!

— Но в агентстве мне сказали, что вы меня покормите…

— Да? — Яга затряслась — мелко, средне, потом и крупно, — а ну, покажи договор!

Минут пять она водила по бумаге крючковатым синим носом, наконец подняла на меня сияющие глаза:

— В договоре об этом ничего не сказано!

— Вы хотите, чтобы я свалилась в голодном обмороке? — не выдержала я. — Интересно, и что вы будете делать? Кто ночью отведет вас в туалет? А может, мы с вами поменяемся ролями?

— Ну ладно, можешь брать все, что там найдешь… — Смирившись с неизбежным, страшная Броня как-то вся скукожилась. — Только не трогай, пожалуйста, фаршированную рыбу, копченую курицу, паштет из печенки, кальмары, и сельдь под шубой…

Вот так мыс ней и прожили эти два ханукальных дня. Зажигали свечи, организовывали праздничную трапезу: Броня ела все вышеперечисленное, а я — что оставалось: оливье, винегрет, яичный салат. Все довольно вкусное, но уж очень жирное — аж блестит! Гибель желудка, которую я запивала убитым чаем а-ля «моча больного пионера», ибо мне выделялся на день всего один пакетик…

Иногда она улыбалась, вспоминала какие-то интересные моменты из своей жизни, смешное, рассказывала о своем муже и детях, о том, каким Израиль был много лет назад. Она была остроумна и знала жизнь, как облупленную, мне было интересно. Но расслабляться не давала, заставила за эти несчастные 500 шекелей и постирать, и перемыть горы посуды, и даже разморозить холодильник. Все, разумеется, под ее бдительным контролем…

Я никогда и нигде до этого не колотила вещи. А тут — словно кто-то потусторонний жил в этой квартире, и я ему пришлась не по нраву: постоянно что-то роняла, а ближе к концу экзекуции даже расколотила старую фарфоровую статуэтку. Мадам Срулевич рвала и метала, это было видно, но все-таки удержалась от ведьминских реплик…

Помимо всего прочего, на Хануку принято давать детям деньги. Видать, старушка их все раздала, потому что причитающееся мне она давать не захотела. Начались отговорки: «у меня сейчас нет, приходи завтра, дочь отдаст, когда приедет», — и все прочее, не по договору.

Моему терпению пришел конец. Что у спокойного на уме, то у разозленного на языке! Я высказала Броне-Яге все, что о ней думаю, не сверяясь ни с вежливостью, ни с договором. (В агентство звонить не стала: деньги мне были нужны здесь и сейчас, а с их помощью все могло бы существенно затянуться).

— Я отсюда не уйду, пока вы не заплатите, — Последнюю фразу я прошипела, как одичавшая тигрица. — Вот сейчас лягу в вашу кровать и буду лежать. А вы — как хотите!

Она притихла. Во взгляде и во всей позе — боль… Нервно затрусила в один из забитых мебелью углов, долго рылась там в своих бездонных анналах и наконец вручила мне горсть смятых купюр.

— Тут не 500, а 430… Я вычла стоимость разбитой статуэтки… Это севрский фарфор, подарок свекрови нам с Изей на свадьбу… Такая память… Что ж ты, как гойка, такая неуклюжая..?

Я приехала домой и, придавленная стрессом, рухнула на кровать, даже не раздеваясь. Впала в нездоровый сон, в котором меня судили за то, что огрела старушку Брониславу Срулевич фарфоровой статуэткой по голове…